Павел Чиков: Для меня слово “правозащитник” не имеет знака + или -

- Итак, 12 сентября 2005 года Ассоциация АГОРА была зарегистрирована. До этого в Казани, Чебоксарах и Чите и без нее уже работали правозащитные организации. Для чего решили объединить усилия в Ассоциацию? Была ли на тот момент в этом необходимость?

- Наши организации-учредители работали по единым стандартам, двигались в одном направлении, учились друг у друга, а многие сотрудники были и остаются близкими друзьями. Их объединение в той или иной форме было делом времени. А вот выбор формы - ассоциация - вопрос принципиальный. Здесь каждый остается “при своих” - репутации, бюджете, сотрудниках, выборе направлений работы, стиле и формате отношений с властью и медиа. АГОРА обеспечила региональным партнерам безопасность, позволила выйти на высокий профессиональный уровень правовой работы, дала возможность не ломать голову над поиском финансирования. Во многом поэтому каждый региональный партнер Ассоциации - Казанский, Забайкальский и Прикамский правозащитные центры, а также чувашская организация “Щит и меч” - центральные гражданские организации в своих регионах. Мы же в их регионах находимся "в тени", большинство людей там про Ассоциацию и не слышали.

- Не было ли у вас сомнений, что может получиться нечто виртуальное, например, организация-консультант и донор для своих членов и партнеров?

- Это была первая дилемма - как не стать обслуживающим местных правозащитников ресурсным центром без собственного узнаваемого имени, но при этом и партнеров поддерживать. Нам не хотелось и строить управленческую “вертикаль”, оттягивая одеяло на себя. Отсюда некая двойственность Ассоциации - для “внутреннего пользования” мы именно объединение и ресурс региональных партнеров. Здесь у нас и финансирование, и ежегодные обучающие семинары иностранных экспертов, психологов, судебных медиков “для своих”, и кураторство, и советы. А для “внешнего” - самостоятельная группа юристов, работающих по многим знаковым для России делам.

- А почему собственно АГОРА? Не так давно вышел одноименный фильм Алехандро Аменабара с Рейчел Вайс. Контекст оттуда?

- Конечно. Агора в древнегреческих полисах - центральная площадь, где собирался демос для решения всех важных вопросов. По периметру агоры располагались государственные институции. Она символизирует центральное положение человека и значимость его мнения в управлении государством. На агоре могут приниматься очень опасные для власти решения, а игнорирование мнения людей чревато для нее потрясениями. Там могут зарождаться ростки грандиозных в будущем движений. Кроме того, АГОРА расшифровывается как ассоциация групп общественных расследований - собственно, именно расследованием грубейших нарушений прав человека мы главным образом и занимаемся.

- Прошло 5 лет, и сегодня АГОРА – это …?

- Почти 40 человек, из которых две трети - юристы, большинство ранее работавшие в правоохранительных органах. Это 4 региональных правозащитных организации, 7 частнопрактикующих юристов и 5 адвокатов.

Все эти люди ведут в среднем 200 дел в год, сопровождая на скамью подсудимых по 30-40 виновных в пытках, убийствах и халатности милиционеров, армейских офицеров и врачей, обеспечивая освещение этих процессов в средствах массовой информации.

АГОРА сегодня довольно мощный и устойчивый, прошедший огонь и воду давления со стороны властей институт российского гражданского общества. Именно такой она и задумывалась.

- Павел, чем вы особенно гордитесь из достижений Ассоциации?

- Начавшейся реформой МВД - больше всего. Мы с 2002 года ведем дела о милицейском произволе, добились осуждения около 70 милиционеров, взыскания с казны больше 12 миллионов рублей компенсации их жертвам. За эти 8 лет в СМИ мы инициировали такое количество публикаций, что критическая масса заставила Кремль запустить процесс реформирования. Горжусь и тем, что работали по “делу майора Евсюкова”, причем именно потому, что оно и стало “последней каплей”. Конечно, к такому результату стремились не только мы, но наш вклад вполне достойный. Сейчас многие говорят, что власть стремится имитировать реформу. Мы сами расцениваем законопроект о полиции в целом негативно. Однако важно то, что процесс запущен. МВД России сегодня в таком плачевном состоянии, что любые потрясения пойдут на пользу. А чтобы они не остановились раньше времени, мы последим.

Из других успехов - несколько прецедентных дел, где удалось шумно поставить на место чиновников и зафиксировать некий новый стандарт в судебной практике. Это беспрецедентное по многим причинам дело курсанта Новосибирского высшего военного командного училища Радмира Сагитова, покончившего с собой после многомесячных издевательств сослуживцев. Итогом стало увольнение начальника училища, реальные сроки для 10 военнослужащих, а также беспрецедентная компенсация близким погибшего в 3,5 миллиона рублей.

В этом же ряду первое известное дело о солдатском рабстве, в котором срок в колонии получил полковник, командир войсковой части, где мы работали вместе с читинскими партнерами. Из “милицейской” тематики, конечно, майор Евсюков, впервые среди милиционеров получивший пожизненное лишение свободы за убийства людей, а также милицейский полковник и начальник отдела внутренних дел в Татарстане Салахов, получивший срок за избиение пятерых рабочих благодаря работе казанских правозащитников.

Не меньше приятных моментов доставила победа в деле Светы Изамбаевой, ВИЧ-позитивной девушки из Казани, которая год билась с нами за право опекунства над своим младшим братом - первое подобное дело в стране.

Из более “тихих” дел - 18 журналистов и гражданских активистов, которых наши адвокаты отбили от уголовного преследования. Вряд ли многие адвокатские конторы могут похвастаться таким числом “оправдашников” за последние пять лет своей работы.

- А в чем "фишка" АГОРА? Чем вы отличаетесь от десятка таких же организаций, которые также защищают журналистов и гражданских активистов, работают по делам об армейском и милицейском произволе.

- Во-первых, чем-то отличаться от других мощно работающих организаций - это не самоцель. Наоборот, в компании похожих работать легче. Другое дело, что их действительно можно на пальцах двух рук пересчитать. Это на 140-миллионную страну - капля в море.

Отличия же, если и есть, лучше видны со стороны. Но могу сказать, что в некоторых сферах, кроме нас, не работает никто. Например, правовая защита людей, живущих с ВИЧ, коих в России около 1 миллиона. Сугубо “наши” - темы необоснованных обвинений журналистов и активистов в экстремизме, в использовании нелицензионных программ, налоговых претензий к неправительственным организациям.

В “милицейской теме” кроме нас есть лишь Комитет против пыток и Фонд “Общественный вердикт”. Армейский произвол - 3-4 комитета солдатских матерей и Фонд “Право матери”. Журналистов защищают еще Фонд защиты гласности да Центр защиты прав СМИ.

Уверенно скажу, что настолько разноплановой судебной практики нет в России ни у одной гражданской организации.

- Финансирование у Ассоциации – грантовое и в большинстве своем иностранное. Долго отмахивались от мифов о работе на западные спецслужбы, ведение диверсионно-подрывной деятельности в России, связи с олигархами?

- Наша команда получает средства международных организаций - Евросоюза, ООН, российского бюджета по линии Минэкономразвития РФ. Есть проекты, финансируемые из средств не только российских, но и английских, американских налогоплательщиков. Проекты поддерживаются и международными частными фондами. Некоторые наши региональные партнеры до половины своего бюджета зарабатывают на коммерческих делах, когда речь не идет о нарушении прав человека (в таких случаях помощь всегда и безусловно оказывается пострадавшему безвозмездно).

Дело в том, что наши “диверсии” носят сугубо правовой характер, а “подрыв основ” мы осуществляем в судах. Пострадавшим от произвола людям все равно, за чьи деньги им помогли, можно спросить любого.

Конечно, есть в стране люди, которые “покупаются” на всякие шпионские истории и готовы верить во все, что им покажут “по ящику”. Для таких могу сказать - ни один российский правозащитник не был обвинен в шпионаже, государственной измене или даже просто уличен в работе “на заказ” неких спецслужб. Даже дела ученых, обвиненных в шпионаже, вызывают при стороннем взгляде большие подозрения в обоснованности.

Что же до АГОРА - с 2005 года нас два раза проверял Минюст, три раза налоговая служба, дважды финансовая разведка, один раз милиция. Если бы что было, нашли бы.

- А если глубже. Западные фонды финансируют Ассоциацию и еще тысячи неправительственных организаций в России. Зачем им это нужно? Если вдруг ответите обще – для развития демократии в нашей стране, так зачем организациям, например, из США важна у нас демократия?

- Зайду с другой стороны. Возьмем эпидемию ВИЧ-инфекции. Сегодня есть методы лечения, позволяющие на 98% исключить передачу ВИЧ от матери к ребенку при беременности и родах. Есть лекарства, позволяющие обеспечить людям, живущим с ВИЧ, полноценную жизнь, а риск передачи вируса от них другим людям почти исключить. Стоит это всё очень дорого. Америка с Европой могут потратить миллиарды на профилактику и лечение, но пока в Африке и в России эпидемия поражает десятки тысяч людей ежегодно, это не имеет смысла. Трудовая и туристическая миграция сводят эти траты на нет. Контролировать распространение ВИЧ-инфекции в мире можно только повсеместно. Поэтому никого не смущают десятки миллионов долларов, ежегодно приходящих в Россию на профилактику и лечение ВИЧ.

С демократией абсолютно также. Авторитаризм и тирания - это вирус. И если не поддерживать демократию одновременно и во всем мире, обязательно найдутся хуссейны, чавесы и лукашенко, которые источают убивающие любые демократические ценности флюиды. А президент Медведев буквально накануне подчеркнул, что без демократии у России нет будущего.

- Слово “правозащитник” в современной России не сильно в почете. Как пример: “Вы кто? Правозащитник? Тогда все с вами понятно!”. Не было желания как-то абстрагироваться, ведь не все правозащитники занимаются профессиональной юридической деятельностью.

- Мы себя специально не приобщаем и не отделяем от правозащитного сообщества. Имидж сильно зависит от дел и результатов. В регионах, где работают наши партнеры, отношение к правозащитникам иное. Руководитель Казанского правозащитного центра Игорь Шолохов мне неделю назад рассказывал, как в магазине к нему подошел молодой человек и попросил пожать руку со словами “спасибо за то, что вы делаете”. Иногда услышишь и другое мнение.

Для меня слово “правозащитник” не имеет знака “+” или “-”, это скорее характеристика деятельности и образ жизни. Каждый, кто начинает защищать права других людей от произвола (начальства, милиции, чиновников и других представителей власти), и есть правозащитник. Думаю, через 2-3 года такая активность возрастет.